На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Молния

9 002 подписчика

Свежие комментарии

Сергей Монастырёв: Как я искал украинство в Донбассе

Украинство давно лишилось какого-либо национального оттенка, т.к. поднято на флаг компрадорскими нацистами Украины

Однако, киевская хунта продолжает твердить об украинстве, которое якобы изживается с «оккупированных Москвой» территорий. Конечно, чтобы развеять этот миф, принято обращаться к историческим фактам, мемуарам, монографиям и даже художественной литературе, но автор решил пойти эмпирическим путём.

Для автора вопрос украинства не праздный и не повод насмешки, т.к. по бабушке я сам… украинец. Нет, мне не знакома «мова», я не поклонник творчества Тараса Шевченко и Леси Украинки, я не в восторге от прогорклого сала и уж точно в мечтах мне не грезится «садок вишневий коло хати». Более того бесконечно далека от этого была и моя бабушка.

Так, как же она стала «украинкой»? Ей просто «повезло» родиться в Одесской области. Согласно доктринёрскому постреволюционному курсу партии и не менее доктринёрским ленинским взглядам, которые ковали «союз нерушимый республик свободных», эти самые «республики», не существовавшие никогда в реальной жизни, строились именно таким образом. В свидетельстве о рождении в графе национальность ставили ту или иную, исходя из административных границ Союза, чтобы наполнить национальным содержимым некоторые новоявленные «республики», на которые порезали империю. Вот один из путей, благодаря которому родилось «украинство».

А что вообще такое «национальность», если отбросить идеологические догмы Ленина? Согласно словарю Сергея Ивановича Ожегова, нация – это исторически сложившаяся устойчивая общность людей, образующаяся в процессе формирования общности их территории, экономических связей, литературного языка, особенностей культуры и духовного облика.

Если же следовать определению из словаря Татьяны Фёдоровной Ефремовой, то нация – это исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни, а также на основе специфической только для данного этноса, добровольно и естественно принимаемой всеми национальной культуры и формируемого на её основе национального интереса.

Вооружившись этими нехитрыми определениями, в одной из поездок в Донбасс, а точнее в Свердловск, который киевская хунта именует Довжанськом, я решил отправиться на поиск «украинского» и уделил этому целый день. Гостиница, в которой поселился автор, представляла собой типичный отголосок 90-х или «нулевых» под карикатурным для донбасской степи названием «Вегас». Безликий евроремонт с евроокнами, выходящими на трассу, взрытую выбоинами будто немецкими «юнкерсами» — наследие евроориентированной Украины.

Поэтому, накинув куртку, я отправился на поиски. Морозный утренний воздух, разрезаемый солнцем, уже успел увлажнить землю росой. Начиналось воскресенье, поэтому редкие прохожие шествовали размеренно, чтобы ощутить выходной. К тому же к вечеру, благодаря комендантскому часу, даже высушенные старушки мутируют в допингового Усейна Болта.

Перепрыгивая через дорожные рытвины, я направился в магазин со звучным названием «Славутич». Стоило мне ступить за порог, как меня словно обухом ударило щемящее ностальгическое чувство возвращения в СССР. Никаких убогих рядов снеди и безмозглых менеджеров – только ряд кондовых отделов, в каждом из которых несла дежурство, будто пограничник, продавщица, вооружённая кассовым аппаратом. Пол украшали огромные плиты спрессованной каменной крошки с незатейливым геометрическим узором.

В какой-то момент мне даже показалось, что я услышал ракетный рёв советского миксера для молочных коктейлей с его 12 тысячами оборотов в минуту. Но, увы, этот милый сердцу реликт ушёл в прошлое. Обойдя под внимательно-суровым взором продавщиц все отделы, так и не найдя ни одной надписи на украинском языке, я купил запас адских гвоздей с зажигалкой и покинул такой уютный уголок моего детства, расплатившись родными рублями.

Следующим пунктом была небольшая газетная лавка. По пути я вслушивался в разговоры прохожих настолько внимательно, что пару раз чуть не поломал ноги о медленно растворяющийся весенним утром асфальт. Но и в этот раз мне не повезло – не удалось услышать даже лёгкий южный говорок, только чистый русский язык.

Газетная лавка ассортиментом порадовала, но лингвистического разнообразия не наблюдалось от слова совсем. К тому же автор «провалил явку». Взяв молча три местных газеты, я поинтересовался ценой выбранной прессы. Кустодиевская барышня глубоко бальзаковского возраста, размером со всю лавку, иронично усмехнулась и спросила, откуда я приехал «такой». Я сразу спросил в лоб, чем себя выдал. «Местные сначала спрашивают цену, а потом хватаются за товар», — улыбнулась барышня. Надо учесть, подумал я и пошёл дальше.

День разгорался, а потому немного пропетляв по улочкам города, вглядываясь и вслушиваясь в окружающую жизнь, ничем не отличимую, кроме пейзажа, от родного города, я, сам того не замечая, вошёл в парк культуры и отдыха имени Героев Сталинградской битвы. Парк пустовал, по дорожкам гулял только ветер, а редкие ветшающие аттракционы замерли, казалось, навсегда. Сказался отток населения, блокада и прочее.

Единственное, что появилось за время войны в парке – это небольшой лаконичный мемориал, посвящённый погибшим в борьбе с киевскими компрадорскими нацистами горожанам. На невысокой, метра полтора, стелле из каменной крошки было высечено короткое четверостишье, запавшее мне в память: «Сердце Донбасса от боли разбито! Никто не забыт! Ничто не забыто!»

Сзади стеллы возвышались два металлических стенда с фотографиями и именами погибших. И в скромности этого мемориала, в этих простых именах и лицах было что-то русское, нет, даже нечто советское. Вот только украинского не было. Некоторые фото выцвели. Со многих на меня смотрели совсем молодые ребята, моложе самого автора. Мне стало не по себе, какая-то странная смесь грусти, злобы и стыда, потому я продолжил свою пешую Одиссею.

По дороге мне попались несколько молодых дам с новорожденными, а потому либо беспокойными, либо мирно спящими детишками. Это меня несколько приободрило. Жизнь продолжается.

Вернувшись на центральную улицу, подальше от периодически выплывающих из уже дневной солнечной дымки призрачных строений промзоны, разбросанных по шахтёрскому городу, я решил немного приобщиться праздной светской жизни, т.е. направился в ближайшее кафе. Им оказалось неожиданно затейливое, учитывая общий антураж, заведение под названием «Сафари» (или «Саванна», уже не помню). Внутри кафе всё пестрело жёлтым африканским цветом, обоями леопардовой масти, силуэтами массивных слонов, жирафов и прочей фауны, будто греющихся под объёмным прожектором весеннего солнца, льющегося из панорамных окон.

Кафе скорее было молодёжно-студенческим, даже детским. Правда, объёмный бочонок с разливным вином на барной стойке вносил должную пролетарско-шахтёрскую суровость на фоне воздушных безе и фруктовых пирожных. Я заказал какой-то лёгкий «перекус», бокал красного полусладкого вина и, присев за столик, принялся изучать прейскурант – редкий нынче зверь в эру модных лаунж-баров и прочих забегаловок.

Сладостно-лениво я скользил взглядом по строчкам прейскуранта на абсолютно русском языке с ценами, указанными в рублях. Никаких уродливых клякс корректора с переписанными ценами, никаких перепечаток или следов убогого маркера. Словно испокон веков так и было, что было подчёркнуто ламинированием.

Кстати, даже этот скромный прейскурант в очередной раз ставит точку в вопросе введения рублёвой зоны в Донбассе. Пока высоколобые деятели ломали свой мозг этим вопросом, Донбасс сделал всё сам, и теперь просто появление гривен в руках покупателя может вызвать, как минимум, неловкость ситуации. Единственным тормозом в этом финансовом вопросе, как обычно, являются денежно упитанные российские банкиры и проклинаемый всеми экономический блок.

Последним пунктом моего небольшого путешествия был Свердловский краеведческий музей, самобытность и уникальность которого начинается уже с самого крайне оригинального фасада здания. Перед входом установлены степные менгиры, возраст которых считают в тысячелетиях. Я мигом бросился приобрести какую-либо историческую литературу или хотя бы набор открыток, чтобы ещё более проникнуться местным антуражем. Но, увы, современное положение Донбасса ассортименту не способствует.

И вот, наконец, моя Одиссея принесла плоды – из двух предложенных мне наборов один был на украинском языке и рассказывал о флоре и фауне. Я сразу обратил на это внимание сотрудницы музея. К моему удивлению женщина посмотрела на меня несколько извиняющимся взглядом и, разведя руками, ответила, что этот набор был напечатан давно и успехом не пользуется. Автору пришлось довольствоваться только историей Свердловска в фотографиях, т.к. любоваться жизнью степных сусликов, да ещё на украинском языке у меня не было никакого желания.

Возвращался в гостиницу я уже в предсумеречное время, когда свет начинает розоветь, а облака на западе становятся ярче. Неумолимо наступающий вечер, а, следовательно, и приближающийся комендантский час, отдавались в движениях людей порывистостью и лёгкой нервозность. Шёл я и думал об одиноких степных сусликах, оставшихся в музее. Теперь только эти неприкаянные грызуны невольно несли на себе тяжкий груз украинства. И все громогласные заявления Киева и либеральный вой московской богемы о великом украинстве сошлись для меня в несчастном и невинном степном суслике… и отвратительном асфальтовом покрытии.

Сергей Монастырёв, специально для News Front

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх